Прочувствовавшие те преимущества, которые им дает моя 'божественная' сила, они были готовы выпить из моих рук все, что угодно. И следовать за мной в Рейвейн, к престолу 'моего отца', зная, что вечное посмертие дается вместо жизни…
Только вот для меня вариантов их будущего было два: снотворное — сон на камнях — смерть от рук воинов Правой Руки, или смесь снотворного с ядом — смерть во сне, но уже от моей. Разница — совсем небольшая. Но существенная: в первом варианте я перекладывала свою ответственность за их жизни на плечи вассалов графа Утерса. А во втором — должна была отнять жизни. Сама. У двадцати девяти человек. Хладнокровно и расчетливо, как наемный убийца. И становилась почти такой же, как они…
'Что выбрать, смерть или Смерть?' — раз за разом спрашивала себя я. И не находила ответа…
…Увидев, что вождь начал соображать, я ненадолго отвлеклась от тягостных раздумий:
— Беглар? Где баночка с айиром?
Непонимающе посмотрев на меня, Дзагай прикрыл глаза, несколько раз сжал и разжал кулаки, и, наконец, разродился:
— А, айир? У меня…
— Давай его сюда. И принеси мне мой дорожный мешок — сегодня я вас немного полечу…
Равсар тут же оказался на ногах. И, вместо того, чтобы выполнить мою просьбу, хмуро уставился на своих воинов:
— Ну и чего вы расселись? Райваз! Лашша! Спуститесь вниз по ущелью и…
— Стоять! — не дав ему договорить, рыкнула я. И, закрыв глаза, изобразила очередное 'прозрение': — В часе ходьбы отсюда — два воина Правой Руки… На высокой скале… Наблюдают за тропой… С этой стороны к ним не подняться… С той, пожалуй, тоже…
Развернувшись ко мне, Тур удивленно сдвинул брови:
— Но они же как-то поднялись?
— Спустились. С другой скалы. По веревкам… — я пожала плечами и медленно открыла глаза. — Они хорошие воины, Беглар! Ничуть не хуже твоих…
— Их двое, а нас…
— Для того чтобы запалить сигнальный костер, им потребуется одно мгновение. Дальше объяснять?
— Да, но пройти мимо них, в полной темноте, по совершенно незнакомой тропе…
— Я тебе обещала, что помогу? — снова перебила его я.
— Да, Великая Мать! — кивнул равсар.
— Этих я не трону. Но через четыре часа после рассвета оборву нити жизни тех, кто сменит их на посту…
— Спасибо, Великая Мать! — заулыбался Беглар. И, вспомнив про мою просьбу, повернулся к своим воинам: — Лашша! Тащи сюда дорожный мешок Матери Виеры…
…'Две капли настойки лисьего корня на кубок воды дают достаточно сил, чтобы сражаться от рассвета и до заката. Но через сутки отнимают вдвое больше. Три капли удлиняют этот срок на четверть и отнимают впятеро. Четыре — останавливают сердце. Даже самым здоровым мужчинам…' — балансируя на грани небытия, я смотрела и на шевелящиеся губы матери, и на свою руку с зажатой в ней баночкой с настойкой. — 'Если человек, которого ты собираешься напоить этой смесью, юн или тщедушен, то разводи не больше одной капли на один кубок. Если у него слабое сердце или легкие, то используй что-нибудь другое: лисий корень его убьет. И еще: поить этим настоем следует заблаговременно. Ибо через десять минут после его употребления у того, кто его выпил, появляется легкая одышка и потливость. Через двадцать — ускоряется сердцебиение, и начинаются приступы удушья. Ничего особенно страшного, но в течение первого часа даже опытнейшие воины бывают настолько слабы, что не в состоянии поднять собственный меч. Потом эти ощущения пропадают, возникает легкая эйфория, притупляется чувствительность к боли, и человек превращается в натасканного на убийство пса…'
'Две или одну?' — глядя на баночку с настойкой, спросила себя я. И, сравнив свое запястье с запястьем сидящего напротив Беглара, мысленно вздохнула.
Густая черная капля медленно оторвалась от горлышка, и, совершив короткий полет, разбилась о поверхность воды.
Кап…
'Две или одну?' — задержав руку, повторила я. И снова покосилась на руку Беглара.
'Ты и юна, и тщедушна…' — хмуро буркнул внутренний голос. — 'А еще потеряла много крови. Тебе и одной многовато! Уймись! Убери ее куда подальше, и займись делом!'
'Делом?' — переспросила я, и, помешав ложкой в кубке, залпом выпила его содержимое…
— Лучше бы выпила айир… — встревоженно уставившись на мое перекошенное лицо, пробормотал Тур. — Смотреть на тебя страшно…
— Нельзя ей айир… — вытерев губы тыльной стороной ладони, вздохнула я. — Сгорит за сутки… А так — продержится еще дней пять…
— Пять? — не удержался стоящий за Туром Ушейба. — А потом?
— Потом сгорит… — криво усмехнулась я.
— Не надо, Великая Мать Виера!!! — воскликнул парень. И, с вызовом уставившись на удивленно повернувшегося к нему вождя, выдохнул: — Она не должна умирать!
— Это почему? — поинтересовалась я.
— Она красивая…
— И что? Сколько красивых женщин умерло от твоей руки?
Взгляд парня метнулся влево-вверх:
— Они были другими… А эта…
На мгновение представив себе, что именно он может вспоминать, я почувствовала, что теряю над собой контроль. И с огромнейшим трудом удержав на лице равнодушное выражение, аккуратно положила баночку с настойкой лисьего корня обратно в сверток со снадобьями и вцепилась в баночку с ворсянкой…
— …очень красивая… — после небольшой паузы все-таки закончил равсар. — Поэтому она должна…
— Рот закрой и иди отсюда… — неожиданно для меня рыкнул Тур. И подхватив с земли выскользнувшую из моих рук баночку с ядом, встревоженно заглянул в глаза: — Великая Мать, может, час-другой подождать?