Представив себе черное от горя лицо супруги Лиса, я скрипнул зубами:
— Ей… виднее…
Десятник угрюмо кивнул:
— Угу…
…Когда герса поднялась выше холки моего коня, я спешился, подал знак 'делай, как я', и, перекинув повод через голову коня, рванул через двор к внутреннему захабу Рожна…
…Пробежка по Косой Сажени с конями в поводу оказалась не менее рискованным занятием, чем скачка. Только уже не для нас, а для наших коней: их подковы скользили по гладкому, как стекло, камню, и бедные животные то и дело теряли равновесие. Однако перспектива потерять пару лошадей пугала меня гораздо меньше, чем падение с них любого из воинов, поэтому я несся на подъем на предельной скорости. Замедляя бег только тогда, когда оступался мой конь.
Выбежав из ущелья, я кинул взгляд на поля вокруг Изумрудной Рощи, и, удостоверившись, что крестьян на них предостаточно, раздраженно посмотрел на розовеющие вдали стены родового замка: составляя письма, мама явно думала о чем угодно, кроме того, что я буду чувствовать, ознакомившись с их содержанием…
…Нет, на первый взгляд, в письмах не было ничего особенного: мама жаловалась на одиночество, интересовалась состоянием моего здоровья, напоминала о наступлении осени и просила не надевать кольчугу на тонкий поддоспешник. Однако любой из членов моей семьи, прочитав письмо, схватился бы за голову: во-первых, все три письма были абсолютно одинаковы. Что, учитывая характер моей мамы, было совершенно невероятно. Во-вторых, текст, трижды переписанный мамой, начинался с обращения 'мой дорогой сын'. Что, согласно принятым в нашем роду условным знакам, являлось предупреждением о грозящей мне опасности. В-третьих, во всех трех письмах под витиевато выписанным словом 'скучаю' стояла небольшая клякса. Что означало, что в лене случилось нечто, требующее моего немедленного возвращения…
…'Мой дорогой сын…' — мысленно повторил я, взлетая в седло и поднимая коня в карьер. — 'Который день сижу у окна, наблюдаю за тем, как холодный осенний ветер обрывает листья с твоего любимого дуба, и плачу…'
…Кинув поводья подскочившему ко мне Гонте, я спрыгнул на вымощенную булыжником землю и вопросительно уставился на поймавшего их воина. Однако задать интересующий меня вопрос не успел: скрипнула дверь донжона, и во двор выглянул хмурый, как грозовая туча, Кузнечик:
— Ронни? Ну, и где тебя носит? Мы тебя уже заждались…
— Я тоже рад тебя видеть… — пробурчал я. И скользнул в сторону, уклоняясь от брошенного в упор деревянного ножа.
— И это называется реакция? — возмутился Кузнечик. А потом улыбнулся. Только от такой его улыбки мне вдруг стало не по себе: Учитель не улыбался, а скалился! А глаза его при этом оставались совершенно серьезными.
— Что случилось, Учитель?
Взгляд не потеплел. Нисколечко:
— Имей терпение, мой мальчик… Скоро узнаешь…
Поняв, что объяснений от него не добиться, я пожал плечами, вошел в предупредительно распахнутую дверь и… ошалело замер: в донжоне было ТИХО! Как на кладбище! Никто не несся мне навстречу, не орал 'ура, братик вернулся!' и не пытался выстрелить в меня из арбалета!
— Что-то с Айлинкой? — рванув учителя за плечо, спросил я.
— С кем? — стряхнув захват, удивленно переспросил Кузнечик. И, увидев выражение моего лица, отрицательно помотал головой: — Нет, с ней все нормально. И с Лидией — тоже. Обе твои сестры пребывают в добром здравии. Чего желаю и тебе…
— Тогда… что-то с мамой?
— Ее светлость графина Камилла тоже чувствует себя превосходно… Говорю же, потерпи немного — и все узнаешь…
— Ладно… — выдохнул я. И, скрипнув зубами, двинулся следом за своим мучителем. К лестнице. Мысленно пообещав отомстить…
…Замерев перед дверями Малой гостиной, Кузнечик медленно потянул на себя створку двери, испытующе заглянул мне в глаза, и вдруг ехидно усмехнулся:
— Готов? Ну… тогда заходи…
Я сделал шаг внутрь, улыбнулся маме, перевел взгляд на ее соседку и… окаменел: по левую руку от мамы сидела принцесса Илзе Рендарр, собственной персоной! В синем платье моей матери. И пристально смотрела мне в глаза.
На то, чтобы прийти в себя, мне потребовалась целая вечность. А меня почему-то никто меня не торопил. Наоборот — и мама, и ее высочество спокойно ждали, пока я, наконец, начну соображать.
Из ступора я вышел только тогда, когда услышал легкий стук захлопывающейся двери:
— Ваше высочество! Ваша светлость! Добрый день…
— Здравствуйте, граф Аурон… — четко, как на занятиях по риторике, произнесла принцесса Илзе.
— Здравствуй, Ронни! — улыбнулась мама. И, жестом показав мне на ближайшее кресло, забарабанила пальцами по подлокотнику.
Более явного признака ее волнения я не знал. Поэтому немедленно плюхнулся на указанное место. И превратился в слух:
— Сын! Ее высочество Илзе прибыла к нам в замок, чтобы сообщить нам пренеприятнейшее известие: Серый Клан вот-вот начнет на тебя охоту…
— Прибыла? Из-за того, что Серый Клан Элиреи собирается начать на меня охоту? — не отрывая взгляда от бледного, как полотно, лица принцессы, переспросил я. — Так разве это новость? Да, они собираются… Причем уже довольно давно! Но… никак не соберутся. Ибо боятся!
— Какой же ты у меня… ребенок… — сокрушенно посмотрев на меня, вздохнула мама. Явно заменив словом 'ребенок' более обидное 'дурачок'. А потом повернулась к ее высочеству: — Что ж, дочка, давай, объясняй…
'Дочка?' — ошалело повторил я. Естественно, про себя я. И уставился на принцессу Илзе, чтобы не пропустить ее реакцию на такое безумное нарушение этикета.